По узкой улочке медленно поднимался молодой человек, неся за спиной плетеную кошелку, наполненную свежей рыбой. Его звали Махмед – сын азовского турка, служившего прислугой в доме одного из последних азовских торговцев-венецианцев Пэдро Джованьони.
— Да я об этом и говорю тебе, Пэдро, что эти рукописи могут нам поведать о событиях в этих местах недавнего прошлого, — расслышал вдруг Махмед голос одного из двух собеседников, стоящих около дома Джованьони.
— Узнать-то можно, но кто нам переведет текст? – глубоко вздохнув, произнес второй собеседник.
— Да это не проблема. В городе гостит австрийский барон Сигизмунд фон Герберштейн. Это известный историк и географ, свободно владеющий многими языками местных жителей. Он нам и поможет. Приходи ко мне вечером, я приглашу Сигизмунда, и мы постараемся разобраться в этих рукописях.
Поздним октябрьским вечером 1547 года в доме собрались несколько человек: хозяин дома, его друг Венченто, Сигизмунд фон Герберштейн — австрийский дипломат, писатель и историк, а также знатный местный турок Исмаил и его слуга – ногаец Курсум.
Махмед, заинтересовавшийся темой предстоящего разговора, поспешил к вечеру сделать все свои дела и остался в доме хозяина. Он спрятался в углу комнаты и стал внимательно слушать разговор собравшихся.
— Да, друзья мои, эти рукописи действительно принадлежат перу нашего Досмамбет жырау, — важно произнес Венченто.
— Досмамбету? Это не тому ли Досмамбету, который прославился своими военными походами в нашем крае? – удивленно спросил Пэдро. – Он жил в нашем городе совсем недавно, я слышал об этом.
— Скорее всего, Досмамбета нельзя считать азовчанином. Это просто слухи, — возразил Сигизмунд.
— Не может быть, — возмутился Пэдро. — Я много раз слышал, что Досмамбет родился в 1490 году именно в нашем городе, который в те времена носил на местном наречии название Азаул. За то, что он являлся выходцем из среды военной знати правителей Малой Ногайской Орды, известным батыром и поэтом, ему и дали прозвище Досмамбет Азаулы. Досмамбет получил прекрасное образование, хорошо знал весь Дешт-и-Кипчак, много раз бывал в Стамбуле и Бахчисарае.
— А что это за Дешт-и-Кипчак? – поинтересовался Венченто.
— Я бы определил Дешт-и-Кипчак как огромный регион Великой Степи, простиравшийся от устья Дуная до низовий Сырдарьи и озера Балхаш, населенный ногайцами, татарами, башкирами, казахами и кумыками, — пояснил Сигизмунд. – Я посвятил несколько лет изучению этих мест, поэтому мне эти края очень знакомы.
— Друзья мои, вы отвлеклись. С вашего позволения я продолжу.
Пэдро пододвинул свечу к себе поближе, на мгновение задумался, глядя на несколько рукописей и лежавших рядом листов с переводом, а затем продолжил:
— Да вот несколько стихов, переведенных нашим Курсумом. Послушайте…
Город наш Азау, Азов,
Правит в нем паша Гусман,
Город веры и основ
Правоверных мусульман.
В граде этом Досмамбет –
Воевода и поэт!
— Но это еще не прямое доказательство, что Досмамбет жил именно в Азове, — не унимался Сигизмунд.
— Но как же не доказательство? – удивился Пэдро. – Именно при паше Гусмане мне довелось устроить удачный вывоз большой партии товара в Венецию. Хоть Гусман и был кровожаден, он позволял совершать небольшие торговые сделки. Лично мне не довелось встречаться с Досмамбетом, но я частенько слышал о его подвигах. Здесь, в Азовской крепости, о нем вам расскажет почти каждый житель.
— Не спорю. Эти рассказы носят почти легендарный характер, а я исследователь. Мне необходимы достоверные доказательства. Даже подлинность этих рукописей я могу поставить под сомнение. А вдруг они подделаны? Почему некоторые стихи написаны на разных наречиях?
Сигизмунд взял в руки несколько свитков бумаги и показал сидящим за столом два из них.
— Ну, вы, уважаемый барон, можете таким образом поставить под сомнение и наш Кодекс Куманикус, ведь этот словарь кыпчакских языков тоже содержит различные говоры куманского языка начала XIV века. Но ведь Кодекс существует реально и в наши дни, — невозмутимо возразил Венченто, вступая в разговор на стороне Пэдро. – Нам хорошо знакомы любимые народами Дешт-и-Кипчака жырау Асан Кайгы Сабит угылы и Шалкияз жырау. Они тоже пишут на разных наречиях. Так что в различных записях своих песен Досмамбета нет ничего удивительного – он мог сам их писать на различных языках, а не только на ногайском наречии.
— Браво, господин Венченто. Вы рассуждаете, как настоящий исследователь. Да и ваши познания в поэзии местных народов просто поражают, — с улыбкой ответил Сигизмунд.
— Полно вам, барон. А как вот эти строки?
Не уступит Истамбулу
Гордый город наш Азов!
Азовчанин Айдамет, —
Гордый ратник Досмамбет,
Он не ниже своим рангом,
Чем правители и ханы,
Выше их он правотой
И божественной судьбой!
— Я, например, тоже слышал, что Досмамбет Азаулы был не только легендарным воином и поэтом, но и имел несколько домов в нашем Азове, — произнес турок Исмаил, подключаясь к дискуссии. – Я слышал от своего деда, что Досмамбет был просто легендарной личностью, подкрепляющий свои силы энергией загадочных холмов в верховьях Дона. В тайниках этих холмов хранятся несметные богатства, но их охраняют страшные драконы, извергающие могущественную энергию. У меня хранится рукопись стихов Досмамбета, подаренная моему отцу личным писарем поэта. Вот послушайте, как я её перевел:
Враг хлынет, будто двойной поток,
Стрела вонзится иглою в бок,
Забьется кровь, как полыни пучок,
Прольется кровь, как речная вода,
В степи ковыльной, сражаясь тогда,
Жизни батыр не жалеет!
Согласитесь, так писать мог только истинный патриот нашего Приазовья, — продолжил свои рассуждения Исмаил. – А не о той ли неведомой силе, обретенной от энергии холмов, упоминает поэт в строчках об энергии крови? Отец рассказывал мне случай, когда Досмамбет в одиночестве вступился за предводителя одного ногайского рода и помог ему отстоять честь своей семьи, одолев более десятка хорошо вооруженных воинов. Обычный человек смог бы это сделать?
— Но вы опять используете легенды и мифы. Мы должны руководствоваться историческими фактами, — возразил Сигизмунд. — Вот вы утверждаете, что Досмамбет родился в 1490 году, а я слышал о другой дате рождения – 1493 год. Это уже вносит некоторые сомнения о годах жизни поэта, — продолжал сомневаться Сигизмунд фон Герберштейн.
— Да мне это и не важно, мне главное, что он первый поэт Приазовья, — взволнованно произнес Пэдро. – Лично мне знакома история о трагической гибели Досмамбета. Возвращаясь однажды ночью 1523 года в Азов, у стен нашего города отряд батыра сталкивается с неприятельскими войсками. Разворачивается жестокая битва. Досмамбет убивает неприятельского воина, который впоследствии оказывается его собственным сыном Косаем. По прибытии в город Досмамбет устраивает торжественные похороны своему любимому сыну, хотя жители были и против такого обряда, ведь он, оказывается, влюбившись в дочь вражеского полководца, изменил Азову и встал на вражескую сторону. После похорон Досмамбет отправляется на поиски этого полководца и в одной из битв с турецкими аскерами, вырвавшись из окружения, обнаруживает потерю своей камчи — символа власти и мужского достоинства. Он возвращается за ней в стан врага, где и получает смертельное ранение. Тяжелораненого поэта доставляют в Азов, в котором он и умирает через неделю. Говорят, что он писал свои стихи до самой смерти, будучи в тяжелом состоянии.
— Эта версия мне кажется более правдоподобной. Я переводил несколько стихов поэта, которые мог бы объединить в его предсмертный цикл. Это прекрасные, но грустные стихи обреченного человека. Вот послушайте еще один мой перевод, — вновь вмешался в разговор Исмаил.
Всеми предан… в диком поле дует ветер ледяной,
Много дней пройдет, покуда стает снег в степи весной.
Одинокая кибитка Досмамбета вдаль везет,
Он не видит рядом друга, только степь да гулкий лед!
И скитальцу безотказно служит лишь своя рука,
Едет он навстречу солнцу, и дорога далека…
Мир загадок дивных полон, коли ты еще юнец,
К старости — он станет ношей, непосильной под конец…
Жизнь промчится, и ворота распахнутся в царство мглы.
Да покинет мир несчастный Досмамбет Азаулы!
— Замечательные стихи, — задумчиво произнес Педро и продолжил свой рассказ. — Досмамбет – настоящий жырау – певец казахских и ногайских народов. Он представитель первых поэтов во всем Приазовье. Интересна и многогранна его жизнь и странная загадочная смерть.
— Уважаемый Пэдро, вы датируете дату смерти поэта 1523 годом? А вот я слышал, что Досмамбет погиб в неравном бою в 1530 году под Астраханью. Опять неточность в годах и в месте гибели, — не переставал возражать Сигизмунд. – Если это так, то, возможно, Досмамбет просто мечтал о великой Тане и сочинял стихи, выдавая себя за жителя Азова. Мне известны факты, подтверждающие, что Досмамбет действительно жил, сражался и творил только в Великой Степи, а это очень далеко от Таны и Азака. Вполне возможно, что он жил в районе этих загадочных холмов в верховьях Дона, отсюда и легенды о его удивительных способностях.
— Не знаю, мне об этом ничего неизвестно, — продолжил Пэдро. – Вот послушайте воспоминания Досмамбета:
…Таким ты был, мой сын Косай, отважный молодец,
Когда поехал на войну бить турок твой отец.
И турки — славные бойцы (что истину скрывать!),
Да только твой отец умел и турок побеждать.
Ты не видал тех битв, Косай, а мне в ночном бою,
Увы, увидеть довелось и смерть, и кровь твою…
— Да, да. Это самый лучший, по-моему, его рассказ о сыне Касае, — вновь вступил в разговор Венченто. – Досмамбета, как великого воина и патриота своего народа, в данном случае не интересовали измена любимого сына. Он возлагал на него большие надежды и его внезапная смерть подкосила поэта.
— Досмамбет мечтал видеть своих двух сыновей, оставшихся в живых, правителями Азова, — продолжил рассуждения Венченто Исмаил. — Вот на этом листе я попытался перевести следующие строки:
Воевать, коль он рожден –
Знает: будет поражен,
Но придут ему на смену
Есакай, Косай, два сына,
Лет чрез шесть в Азове этом
Будут править мои дети!
— Друзья мои, мы можем спорить хоть до утра – прийти к единому мнению нам так и не удастся, — постарался прервать дискуссию Сигизмунд. – Может быть, нам перенести дискуссию на более удобное время? Наши споры зашли в тупик, а утро мудренее вечера.
Махмед заёрзал на стуле и приготовился в любую минуту покинуть свое укромное убежище.
— Я согласен. Давайте перенесем наш разговор на завтра, а то уже глубокая ночь, — поддержал предложение гостя Пэдро Джованьони. – Уважаемый Сигизмунд, вы сможете завтра к нам присоединиться?
— С удовольствием. Я пробуду еще в городе несколько дней и поэтому сумею встретиться с вами еще раз. Меня сильно заинтересовали рукописи Досмамбета. Как историку и географу они представляют для меня определенную ценность.
— Ну, вот и прекрасно. Уважаемые господа, встречаемся завтра снова в моем доме в это же время, — завершил разговор Пэдро.
Сидящие за столом мужчины стали собираться. Махмед, просидевший весь вечер без единой реплики в своем укромном местечке, тихо последовал к выходу. «Да, здорово. Я для себя открыл совсем новое имя. Это же здорово! Но вот, кто же он этот Досмамбет – поэт или воин? Жил ли он в нашем Азове? Где найти его стихи?», — мысль одна за другой не давали покоя молодому турку.
На следующее утро в доме Джованьони опять собрались гости. К сожалению, из-за непредвиденных обстоятельств барон Сигизмунд не смог прийти и принять участие в дальнейшей дискуссии. Махмед, пришедший в дом хозяина с раннего утра, на сей раз попросил разрешения у Пэдро присутствовать при разговоре. Устроившись вновь в своем укромном месте, юноша мог слышать разговор и наблюдать за всеми гостями.
Разговор не получился. Почему-то каждый из собравшихся спешил, и Махмед мог расслышать только некоторые обрывки фраз раздраженных собеседников. Они так и пришли к единому выводу – кто же был на самом деле легендарный Досмамбет – поэтом или воином? Что больше в легендах об одном из первых поэтов на Дону – правды или вымысла?
Махмед остаток дня провел в работе и только к вечеру решил прогуляться по городу. Спустившись к порту, он долго бродил среди горожан, но мысли о воине-поэте не давали ему покоя. Его одолевали сомнения, почему эта личность известна многим туркам этого города? А может быть, предки поэта были турками? Риторический вопрос — кто он этот Досмамбет, так и остался нерешенным.
***
(Извлечения из стихов Досмамбета Азаулы в переводе Бекета Карашина, Иса Капаева и Александра Ануфриева).